Каждый третий кейс Кризисной группы СК SOS оборачивается волной ложных обвинений в адрес правозащитников, а также множит теории заговора: от «радужных гномов», которые похищают кавказских девушек, до психологов, меняющих мышление (да, такую версию действительно озвучивал уполномоченный по правам человека в Чечне).
И даже у поддерживающих нас людей иногда возникают вопросы: например, касательно финансовых источников или мер безопасности. Прозрачность работы — один из наших приоритетов, поэтому в этом подробном эксплейнере мы отвечаем на все вопросы: начиная от тех, которые реально могут вас интересовать, и заканчивая самыми абсурдными предположениями.
Как к вам попадают люди? Вы их похищаете?
Разумеется, нет. Люди сами обращаются к нам за помощью — это можно сделать через наш бот или почту ([email protected]). В случае перебоев работы Telegram мы рекомендуем писать на почту — ее название максимально простое, и вы можете запомнить его.
Координатор обрабатывает заявку и, если ситуация соответствует нашему профилю, переходит в личную коммуникацию с заявителем для планирования дальнейшей работы в его интересах. Мы работаем исключительно по запросу, с согласия и при осведомленности заявителя.
К несчастью наших недоброжелателей, угрозы заявлений в полицию нас не пугают, так как мы действуем в рамках закона. Мы всегда открыты к коммуникации с правоохранительными органами в интересах наших заявителей.
Мы проверяем и фиксируем полученную информацию о преступлениях, совершенных против наших доверителей. Как зарекомендовавшая себя в правозащитной сфере организация, мы сотрудничаем с международными инстанциями, которые ведут мониторинг и верифицируют нарушения прав человека в России и в частности на Северном Кавказе. Независимые опросы наших подзащитных проводились ООН, ОБСЕ, Amnesty International, Human Rights Watch и другими организациями.
А зачем все эти доклады, опросы, выставки и другие мероприятия? Разве доклад ООН что-то меняет?
Да! Это трудно увидеть прямо сейчас, но международное внимание сказывается на ситуации в России, даже если правительство делает вид, что ему абсолютно безразлична зарубежная реакция.
Кроме того, мы надеемся, что в будущем нам удастся привлечь виновных в преследованиях к ответственности. Для этого необходимо документирование преступлений. Например, мы уже добились решения ЕСПЧ в пользу нашего подзащитного — суд признал факт пыток Максима Лапунова в Чечне и обязал Россию выплатить ему компенсацию. Может казаться, что сейчас это не имеет значения, поскольку Россия вышла из Совета Европы и не выполняет решения ЕСПЧ. Но если после смены власти Россия будет заинтересована в возвращении в международные институции, то выполнение решений ЕСПЧ станет обязательным условием.
Есть и другая причина: нам важно, чтобы о происходящем на Северном Кавказе знали во всем мире. В таком случае больше стран готовы принимать наших подзащитных, помогать им и поддерживать нас в нашей работе. Без международной адвокации получать документы для подзащитных в других странах было бы намного сложнее.
Что происходит с заявителями после побега?
Это зависит прежде всего от самих заявителей: кто-то из них остается в России, если риски позволяют и человек этого хочет. Но даже при высоких рисках мы не настаиваем на эмиграции подзащитного, если он против.
Часть подзащитных уезжает из России: некоторые из них рассказывают свои истории в медиа, и вы можете своими глазами увидеть, как сложилась их жизнь. Это, например, чеченец Ризван Дадаев и первый заявитель о пытках Максим Лапунов. Большинство подзащитных, впрочем, предпочитают свою новую жизнь не показывать: и для психологического спокойствия, и из соображений безопасности.
Со многими подзащитными мы поддерживаем связь и знаем, как у них дела. К таким относится сбежавшая из дома ингушка Марина Яндиева. Она тоже не хочет заново переживать общественное давление, но мы знаем, что у нее все хорошо.
Однако не у всех жизнь складывается счастливо. Люди, прошедшие через пытки и побои, часто не могут освоиться на новом месте и справиться со своим прошлым, которое продолжает их преследовать. Мы стараемся помогать подзащитным и после того, как они выходят из программы: предлагаем психологическую помощь и организовываем языковые занятия с волонтерами.
А если человек передумал?
В любой момент и на каждом этапе человек может отказаться от помощи и выйти из программы — свобода выбора для нас приоритетна. Естественно, мы никого не удерживаем и уважаем решение человека, даже если считаем его неправильным и видим в нем угрозу. Мы можем лишь предупредить о рисках и по мере возможностей постараться их минимизировать.
Чаще всего люди, которые под давлением вернулись обратно, поверив, что насилие и ограничение свободы не повторится, спустя время снова обращаются за помощью. Иногда они пропадают, и о их судьбе ничего не известно.
Некоторые подзащитные спустя время полностью сепарируются от организации и не консультируются с правозащитниками по принимаемым решением. У любого из них есть возможность вернуться домой или связаться с родственниками и друзьями, если они этого захотят.
Это правда, что необходимо публично рассказывать о себе, чтобы получить вашу помощь?
Конечно, нет. Об этом говорит количество подзащитных, которые что-либо комментировали публично — это лишь небольшой процент от общего числа подзащитных.
При входе в программу подзащитные подписывают согласие на выход в медиа в случае ЧС или отказ от такой помощи. Также у них всегда уточняют, какие детали своей биографии и истории они бы не хотели озвучивать ни при каких обстоятельствах. Иногда подзащитные сами хотят рассказать свою историю публично, но уже после своего отъезда, когда окажутся в безопасном месте.
Мы глубоко благодарны каждому, кто в любой момент своего пути решился рассказать о нем открыто. Каждый такой кейс показывает, что людям есть, куда обратиться, и что жить можно по-другому. Именно после публичных дел мы получаем больше заявок, потому что люди узнают об организации и решаются написать.
Откуда у вас деньги? Вы торгуете людьми?
Нашу работу, как и многих других НКО, поддерживают международные фонды, которые специализируются на защите прав и свобод человека по всему миру. Любое полученное финансирование подлежит строгой отчетности.
Зачем вам пожертвования, если вас поддерживают международные фонды?
Для получения средств от донора требуется четкий план расходов. В него мы закладываем аренду шелтеров, средние расходы на эвакуации, траты на питание, медицину и юридическое сопровождение. Но в нашей работе есть множество непредсказуемых факторов: иногда эвакуаций оказывается больше, чем мы планировали, или же они принимают более сложный характер.
В непредсказуемые расходы входят и дополнительные траты на медицину, когда человеку срочно нужна помощь, включающая в себя дорогостоящие лекарства или необходимые процедуры. А еще за последний год у нас несколько раз возникали ситуации внеплановой смены шелтеров, которые мы не закладывали в бюджет.
Все внеплановые расходы на жилье, здоровье, экстренные эвакуации покрываются из ваших пожертвований! Если вы хотите помочь нам, это можно сделать по ссылке: https://sksos.org/help/
Вы задаете вопросы о состоянии здоровья, чтобы продать людей на органы?
Мы просим заявителей сообщить нам о своих хронических заболеваниях и медицинских потребностях, чтобы учесть риски и предоставить им все необходимое. Например, если у человека сахарный диабет, ему может потребоваться инсулин. Также у людей, которые подвергались физическому насилию, могут быть травмы, требующие немедленного внимания. Мы никогда не просили подзащитных делать УЗИ органов или что-либо подобное.
Почему вы меняете телефон и ограничиваете связь?
Это делается из соображений безопасности и по согласию заявителя. К нам за помощью обращаются люди, которые хотят скрыться от преследования — в основном полицией или собственной семьей. Если человек продолжит пользоваться личными телефоном и сим-картой, его местоположение легко смогут определить. В большинстве случаев сбежавших отслеживали именно таким образом.
При этом мы не ограничиваем возможность связаться с семьей или кем-либо другим, если человек этого хочет. Мы организуем звонок, предпринимая меры для безопасной коммуникации, чтобы геолокация заявителя не могла быть установлена против его воли.
Нарушение мер безопасности ставит под угрозу не только самого человека, но и других подзащитных, находящихся в шелтере.
Для чего вы устанавливаете на телефон «родительский контроль»?
В случае похищения «родительский контроль» может помочь отследить маршрут, чтобы предпринять дальнейшие действия — например, отправить на место адвоката. Мы не находимся с подзащитными круглосуточно, и если человек не выходит на связь, соцработник может убедиться, что с ним все в порядке. Кроме того, на телефоне не должно быть лишних приложений, которые могут подвергнуть людей риску.
Прежде чем установить функцию, мы уведомляем об этом подзащитного и получаем от него согласие — как делаем и во всем остальном.
Все эти меры безопасности сильно ограничивают, так ли они нужны?
Мы считаем протоколы безопасности абсолютно необходимыми. Вы можете ознакомиться с известными случаями похищения людей — к примеру, историей Седы Сулеймановой, которая, по сообщениям, была убита после насильного возвращения в Чечню. Поэтому для нас излишняя предосторожность полностью оправдана.
При этом и публично, и в коммуникации с заявителями мы всегда говорим, что побег — это крайняя мера. Если у вас есть возможность решить проблему или уехать в безопасное место под предлогом учебы или работы, этой возможностью стоит воспользоваться. И лишь в крайних случаях необходимо бежать и скрываться.
Зачем вы просите записать видео с заявлением, что человек уехал добровольно и просит его не искать?
Такое видео подтверждает, что человек не пропал и ушел по своей воле. Также оно доказывает, что мы или кто-либо другой не оказывал на него давления в этом решении: человек записывает видео до побега — следовательно, в этот момент никто не контролирует его действия.
При наличии видео-заявления человека сложнее объявить в розыск как пропавшего без вести, что является постоянной практикой. И также намного легче с этого розыска снять.
Помимо этого, мы просим подзащитных не брать с собой ценных вещей. Это тоже должно защитить подзащитного в случае обвинения в краже. Родственники часто прибегают к такому способу, чтобы вернуть человека домой.
Зачем вы этим занимаетесь? Просто так никто никому не помогает!
Мы регулярно получаем комментарии о том, что якобы зарабатываем на подзащитных, продавая их в рабство или получая баснословные суммы за их миграцию. Никто, разумеется, не платит нам за то, что мы вывезли человека за пределы страны, и людьми мы не торгуем.
Мы верим, что каждый человек заслуживает свободы и права выбора, что никто не должен проходить через пытки, унижения и побои. Поэтому мы стремимся, чтобы каждый наш подзащитный мог сам принимать решения без страха за свою жизнь.
Мы занимаемся правозащитной деятельностью, потому что однажды хотим увидеть Россию и в том числе Северный Кавказ, где права человека не нарушаются, где никого не пытают и не убивают по соображениям чести или кровной мести. Мы хотим видеть страну и регион, где правоохранительные органы преследуют настоящих преступников, а не женщин и ЛГБТК+ персон.